15.10.2011 в 01:17
Пишет buttonly:Нет и не надо
читать дальше
Название: Нет и не надо
Автор: buttonly(Пуговка)
Бета И Гамма: Лимбо
Персонажи(пейринг): Гарри Поттер
Рейтинг: PG
Тип(категория): джен
Жанр: AU, дамбигад
Размер: макси
Статус: закончен
Дисклаймер: Все Ей, все Ей!
Аннотация: Санта Клауса не существует. Ну, нет его – и не надо?
Пролог
Не помню, сколько мне было лет, когда я понял, что Санта Клауса не существует. Пять? Шесть? Нет никакого доброго волшебника с длинной бородой, что приходит через камин раскладывать подарки по носкам. Не бывает и эльфов, что помогают ему упаковывать игрушки для детей в сверкающий целлофан. Потому что вся эта упаковка делается уставшими продавщицами в битком набитых перед Рождеством магазинах. И как бы хорошо я не вел себя весь год, все подарки достанутся Дадли. Потому что у Дадли есть родители, а у меня их нет. Ведь подарки приносит не Санта Клаус, а дядя Вернон. А с чего бы дяде Вернону заботиться обо мне – я ему никто, лишний рот в семье, бремя, подброшенное на порог, напоминание, что у разумной и чопорной тети Петунии была сестра-алкоголичка и наркоманка. Скелет в шкафу. Помню, я страшно удивился, что «скелет в шкафу» - это общее выражение, а не мое собственное обозначение: ведь я был ужасно тощий и жил в шкафу под лестницей. Впрочем, когда я узнал точное значение этих слов, обозначать они меня не перестали. Я и в самом деле был неприятным семейным секретом. Ненормальным уродом, который мог вырастить волосы за ночь, попасть неведомым способом на крышу школы, спасаясь от Дадли с компанией или уменьшить свитер, который ужасно не хотел надевать. А главное, все эти мои ненормальности от меня не зависели, поэтому я никак не мог их «искоренить», что бы там ни думали дядя с теткой.
Примерно тогда же я понял, что меня не любят. И я ничего с этим не могу сделать. Если Дадли разбивал коленку, тетка устраивала целый ритуал: всплескивала руками, мазала его йодом, дула, чтобы быстрее прошла боль, целовала и обнимала, утирала ему слезы... Ко мне она старалась не прикасаться вообще. Если с ободранной коленкой приходил я, то тетка молча тыкала пальцем в направлении аптечки, мол, возьми, что нужно. Я научился не плакать по пустякам. Не задавать вопросы – на них все равно не отвечали. Не попадаться на глаза лишний раз: мало приятного, видеть, как и без того кислую физиономию тетки пересекает брезгливая гримаса при виде меня.
Когда дядя Вернон закатил истерику из-за моего табеля с оценками, я понял еще одну вещь: я не просто не нужен Дурслям, я им не нужен лучшим, чем их сын. И неважно, что быть лучше, чем Дадли мог любой из наших одноклассников – Дадли был ужасно ленив, несобран и вообще, туп, как пробка. Меня же терпели только если я оттенял Дадлика в «лучшем свете».
Вообще-то мне тогда повезло. Я попытался понизить свою успеваемость, но был сразу же пойман нашей учительницей мисс Хантер. Не знаю, как у нее это получилось, но она сумела меня разговорить. А когда она узнала, почему я не делаю домашнее задание и плохо отвечаю на уроках, она предложила мне другой выход из ситуации. Она пообещала, что в следующем табеле поставит мне оценки ниже дадлиных, но только если я буду стараться изо всех сил и учиться лучше.
- Подумай сам, Гарри, кому нужна твоя учеба? Разве твоим родственникам? – спросила она меня. – Ты сирота. Чтобы выбиться в люди тебе нужно прилагать вдвое больше усилий, чем Дадли, ведь за тебя никто не будет платить. А если ты закончишь школу с хорошим аттестатом, у тебя есть шанс на стипендию в колледже. Через десять лет дядя и тетя могут выставить тебя из дома, ведь ты будешь взрослым. И что ты будешь делать – без образования, без знаний? Пойдешь в мусорщики?
В мусорщики я не хотел. Каждое утро по Прайвет Драйв проезжала громыхающая машина-мусоровоз, а сзади, прицепившись за поручни, на ней держались мужчины в ярко-оранжевых жилетах. Машина останавливалась возле мусорного бака, мусорщики его цепляли за подъемник и с грохотом опрокидывали в нутро мусоровозки. Воняло от машины просто ужасно. А ведь мусорщики в этой вони работали целый день... Нет, я определенно не хотел быть мусорщиком.
После разговора с мисс Хантер я задумался о будущем. Она была права: кроме меня самого никто не мог это будущее построить. Дурслям я не был нужен, но ведь и Дурсли-то мне были не нужны, разве только ради крыши над головой... Значит, решил я, к восемнадцати годам я должен найти себе другой дом. И работу. На большее я не замахивался, просто потому, что слабо себе представлял, что еще нужно человеку для самостоятельной жизни. Что же касается родственных чувств – нет и не надо, подумал я. Это был мой собственный ритуал, который я придумал, когда убедился в отсутствии Санта Клауса: отбирал ли Дадли у меня игрушку, поджимала ли губы тетка, рычал ли дядя Вернон из-за плохо отмытой машины. Нет – и не надо.
Глава первая
Лето моего одиннадцатого дня рождения было богато на события.
Я поговорил с удавом в зоопарке – и не просто поговорил: он меня понял и ответил! Если бы не дядюшкина оплеуха, я бы не обратил на это внимания, мало ли что причудилось. Оказалось – не причудилось. Раз уж дядя Вернон отреагировал, значит, это было в самом деле.
Потом налетели стаи сов с письмами. Письма мне родственники прочитать не дали, хоть и были они адресованы мне, в чулан под лестницей. Зато из чулана меня переселили во вторую спальню Дадли. Дадли ныл, но впервые не получил желаемого: из его второй спальни меня так и не выселили.
Мои «странности и ненормальности» объяснялись тем, что я, оказывается, волшебник! Так сказал мне человек-гора по имени Хагрид. Он поведал мне о мире магии и о том, что я в этом мире – знаменитость. Потому что тот тип, который убил моих родителей, почему-то не смог прикончить меня, что-то у него на мне переклинило и он развоплотился сам. Что ж, это многое объясняло. Неприязнь Дурслей к «странностям и ненормальностям», их отношение к моим родителям – ну, а как они могли еще объяснить себе непохожесть моих родителей на себя-нормальных? И в ту же корзинку – мои выхлопы неконтролируемой магии: перелет на крышу школы, отросшие волосы, разговор с удавом... Я понял, почему не вписывался в благополучную и порядочную семью Дурслей. Я бы и не вписался туда никогда. Но, может быть, я смогу вписаться в мир магии и волшебства? «Помни, Гарри, твое будущее – в твоих собственных руках». Я помню, мисс Хантер. Спасибо.
Будущее оказалось намного светлее, когда я выяснил, что родители оставили мне счет в банке гоблинов. Все-таки не с нуля придется начинать, это радовало.
Не радовала моя известность и популярность. Я просто не умел быть на виду и совершенно не представлял себе, как я должен себя вести. Я привык держаться в тени – в школе из-за Дадли, дома – из-за тетки. А за день в Косом переулке я пожал, наверное, сотни рук, а сколько получил хлопков по спине и щипков за щеки! К концу дня я уже мечтал о своем чулане, и чтоб непременно с замком и на внешней, и на внутренней стороне двери!
Глава вторая
Вписываться в новый мир было очень тяжело. Особенно учитывая странное свойство волшебников озвучивать свои ожидания, невзирая на объект этих ожиданий. И я даже не говорю о себе – если бы я попытался соответствовать общим ожиданиям, меня бы просто порвало на сотню маленьких Поттеров, такие они были разные. Герой, прибивший сильнейшего черного мага, гений, красавец, сильномогучий маг – и тут я. Тощий, маленький, в очках, склеенных скотчем... Очки мне, правда, починили еще в поезде. Очень возбужденная, и оттого очень говорливая лохматая девочка с бобриными зубами. Она мне понравилась тем, что быстро пересмотрела свои представления о герое, столкнувшись с реальностью – мной. Правда, потом я понял, почему: она была из маггловской семьи, ей не читали сказок на ночь о великом Гарри Поттере, как остальным. С волшебниками было хуже. Они говорили со мной, а видели кого-то другого, сам по себе я не соответствовал образу, установившемуся в их представлении. Сначала я дергался, а потом привык. Нет – и не надо, повторял я себе, пусть их, смотрят и не видят. Все равно, мое будущее зависит только от меня.
Невилл Лонгботтом тоже не соответствовал ожиданиям своей родни. Его бабушка хотела, чтобы он походил на отца, дядя Элджи хотел, чтобы Невилл был сильным волшебником, а самому Невиллу нравилось возиться с растениями. Но, в отличие от меня, Нев пытался соответствовать ожиданиям и очень расстраивался, когда у него не получалось. На мой вопрос, а зачем ему так старательно ломать себя под чьи-то ожидания, он неожиданно четко ответил:
- Чтобы семья мной гордилась.
И я крепко задумался. Семьи у меня не было – ну не Дурслей же считать семьей. Тем более, что я все равно не сумел бы им соответствовать. Картине Великого Героя магического мира я тоже не соответствовал, и прекрасно это понимал. Рвать жилы и пытаться вылепить из себя этого самого героя... было в этом что-то очень неправильное и мерзкое, как истерика Дадли. С другой стороны существовало и напутствие мисс Хантер: стараться и учиться изо всех сил, чтобы построить себе будущее, жизнь с домом и работой, самостоятельную и достойную. Я не хотел думать о себе, как Рон Уизли, который махнул на себя рукой – в сравнении с братьями он изначально считал себя проигравшим. Меня же подстегивало то, что я проиграл заведомо больше, чем Рон, и не мог положиться на других в поисках запасного аэродрома.
Первый урок Зельеварения показал мне, что у волшебников существует не только образ Великого Героя Гарри Поттера. На лице профессора Снейпа змеилась брезгливая усмешка тети Петунии.
- Ну что же, Поттер, известность – это еще не все! – припечатал он мои потуги ответов на вопросы, которых не было в учебнике Зельеварения. Гермиона показала мне вечером книжку, в которой они были: это оказался томина, купленный ею «для легкого чтения», под названием «Секреты зельеварения» под авторством Дамоклуса Белби. Пришлось книжку одолжить, она не входила в списки учебников. Рону мое рвение к учебе не понравилось, о чем он не преминул громко высказаться, в духе «героям это не нужно!» Правда, на Роновы ожидания мне сразу было плевать: он не знал, что с собой-то делать. А его попытки стать моим оруженосцем были смешны и нелепы. Становиться Дон Кихотом магического мира я не хотел. Через «Секреты зельеварения» я продирался с трудом еще пару месяцев, очень сложно было запоминать реакции компонентов друг с другом, а системы Менделеева, как в маггловской химии, у волшебников не было. Да и не очень-то мне помогло, если честно – Снейп уже поставил меня на нужную полку в своем мозгу, а доказывать ему, что я не верблюд мне было не интересно: с Дурслями я к такому отношению привык, было бы для чего рыпаться. Нет – и не надо. Знания же о зельеварении нужны были лично мне, не Снейпу. Старшие ребята рассказывали об экзаменах на Сов и Тритонов, их принимала отдельная комиссия из Министерства. Значит, можно было к ним подготовиться, даже невзирая на профессора и его заниженные оценки.
Вообще Рон служил мне неплохим ориентиром, как не надо поступать. Его зверский застольный этикет с чавканьем и брызгами во все стороны, его отношение к учебе, к окружающим людям – все в Роне было таким ярким плакатом: «Посмотри на него и сделай наоборот!» При этом он не был похож на Дадли, который греб все под себя и истерики устраивал очень расчетливо. Нет, Рон был совершенно искренним, простым и туповатым даже, без единой задней мысли. У него все было проще некуда - только черное или только белое, как в его любимых шахматах. Мне иногда казалось, что и шахматы он любит именно за их цвета, с которыми не надо напрягать воображение: здесь ты, а вон там – противник. Драко Малфоя Рон зачислил в противники еще в поезде, и любое действие или слово только укрепляло его в правильности первого выбора. Гермиона тоже Рону не нравилась с самого начала, что и привело нас по цепочке совпадений в туалет девочек и борьбе с троллем. То, что Гермиона предпочла соврать учителям, выгораживая Роново поведение, потрясло его до глубины души. Было видно, как в голове у него скрежещут шестеренки, меняя черный цвет «невыносимой заучки» на белый «девчонка, что надо». А я подумал тогда, как немного надо Рону, чтобы вот так поменять мнение. И поскольку делать надо было наоборот, я и решил для себя, что мнение буду составлять тщательно, не бросаясь, как Рон, из крайности в крайность.
Поэтому после первого своего квиддичного матча я не поверил, что угробить меня хотел Снейп. Уж очень в этом был уверен мой рыжий приятель. Да, я прекрасно знал, что Снейп меня на дух не переносит. Но – проклинать мою метлу? Чушь какая! Зачем ему так утруждаться, если он может запросто меня отравить, он ведь зельевар! И потом, тетя Петуния, например, меня тоже не переваривает, это еще не значит, что она хочет меня убить...
А вот кто хотел бы меня убить, было не очень понятно. Зачем меня убивать? Что я сделал такого, чтобы кому-то захотелось меня убить? Роновы рассказы о Волдеморте и его Пожирателях Смерти вызывали у меня сомнения – не то в адекватности Пожирателей, не то в здравомыслии самого Рона. Представить себе, что вот, есть взрослые люди, которые гоняются с палочками за магглами, чтобы их замучить и убить, я не мог, и дело было не в злобности Пожирателей, а в количестве магглов. Специально уточнил у Гермионы число волшебного населения Британии. И понял, что я совсем ничего не понимаю. Спрашивать у взрослых было бесполезно: задавать вопросы меня еще Дурсли отучили, а официальную точку зрения, пусть и в очень примитивном изложении, я уже слышал от Хагрида. Пришлось закопаться в библиотеку, в подшивки Пророка за последние двадцать лет. Правда, что именно я ищу, я представлял довольно смутно. Поэтому читал все подряд, впитывая историю магического мира через передовицы и объявления о свадьбах, помолвках, крестинах и похоронах. Потому что никаких описаний военных действий в Пророке не было.
За этим безусловно полезным, но довольно бесперспективным занятием, я и не заметил, как наступила зима, а с ней и рождественские каникулы.
Глава третья
Первые в моей сознательной жизни рождественские подарки потрясли меня до безмолвия. Нет, в Санта Клауса я, конечно же, давно не верил. Просто не мог понять, почему мама Рона вдруг решила связать мне свитер. Роново сумбурное объяснение, мол, он догадывался, что мне никто ничего не подарит, отдавало неискренностью: про Дурслей я не особо распространялся. Похоже, что мой Санчо Панса прекрасно знал, на что я мог рассчитывать от родственников. Это было интересно. Еще интереснее стало, когда он собственноручно открыл пакет с мантией-невидимкой и очень быстро растолковал мне, что это такое. Оставалось только цеплять на лицо восторженную улыбку и шумно радоваться.
Весь первый день каникул мы с Роном и его братьями провозились в снегу. Строили снежные бастионы, устраивали ледовые побоища, кто-то из близнецов умудрился залепить снежком прямо в тюрбан профессора ЗОТИ. От свежего воздуха и прыжков в снегу кружилась голова, поэтому после ужина я не стал задерживаться у огня в гостиной, а сразу ушел спать.
Приснился мне странный сон.
Ночью, когда все уснули, я встал с кровати и натянул на себя мантию-невидимку. Палочку в карман, ботинки не стал надевать, чтобы не слышно было шагов. Тенью выскользнув из гостиной Гриффиндора, мимо спящего портрета Полной Дамы, я целеустремленно направился на седьмой этаж. Как бывает во сне, я прекрасно знал, что я сплю. И сам себе во сне удивлялся: зачем меня туда понесло? Когда сзади раздались чьи-то шаги, я подпрыгнул от ужаса, совсем забыв про свою невидимость. Из-за поворота коридора по полу двигалась тень, похожая на экзотический гриб – профессор Квиррел! А впереди по коридору в неверном освещении факелов виднелась еще одна фигура – директор! Вот тут-то меня и отчислят, подумал я. Ночные прогулки после отбоя... В ужасе я заметался, то вправо, то влево, надеясь на чудо, и когда прямо перед носом увидел дверь, то недолго думая, просочился за нее и тихо-тихо, чтобы не хлопнуть замком, закрыл ее за собой. Отдышавшись, я наконец посмотрел вокруг, чтобы понять, куда меня занесло. Похоже, какой-то склад. Сломанные парты и швабры без щетины, покосившиеся шкафы со школьным инвентарем. На шкафу – бюст волшебника, в длинном лохматом парике, а на шее у него какое-то украшение с синими камнями.
В коридоре бубнили голоса Квиррела и Дамблдора, наверное, директор выяснял, почему его преподаватель не спит в такое позднее время.
Тело внезапно перестало мне повиноваться, как будто я превратился в каменную статую. Жила только правая рука, с палочкой. Вот палочка прикасается к моему шраму, тянется вверх, будто вытягивая из шрама невидимую нить, описывает круг над головой, точно удочка у рыбака – голоса в коридоре звучат все громче – и с силой тыкает в сторону украшения на гипсовом бюсте. Губы шепчут какую-то считалку на незнакомом языке. Шрам прошивает болью, как огнем. В коридоре кто-то визжит, голос директора громыхает:
- Квиринус, НЕТ!
Тело постепенно отмирает от своего каменного состояния, ноги у меня дрожат и подкашиваются, и я сажусь с размаху прямо на пол. Мне снится, что замок трясется, как при землетрясении, а за дверью грохочут взрывы. Синие камни взблескивают алым цветом.
Посидев какое-то время, и убедившись, что из коридора больше не доносится ни звука, медленно подползаю к двери. Сил вставать на ноги нет, но во сне я не придаю этому значения: ползком мне даже удобнее. Потихоньку приоткрываю дверь. В коридоре темно, факелы потушены. Ползу на четвереньках, шлепаю ладонями по полу и левой ладошкой напарываюсь на что-то острое, расцарапавшись до крови. Машинально хватаю это «что-то»: палочка. Зажигаю люмос. Подпрыгиваю от страха. И только осознание, что все это мне снится, мешает мне завизжать, как девчонке: на полу, раскинув руки, лежат два моих профессора, Квиррел и Дамблдор. Тюрбан Квиррела откатился на несколько метров и размотался, он кажется мне огромной змеей, тянущей свои клыки к профессору. Дамблдор лежит лицом вниз, из-под домашнего халата торчат тощие ноги со вздутыми венами. Кажется, они оба не дышат.
«Я сплю. Я сплю. Это все идиотский сон» повторяю себе всю дорогу до гриффиндорской башни. Снимаю мантию-невидимку и прячу на самое дно сундука. Мне жарко и я решаю умыться холодной водой. Может, проснусь наконец?
Просыпаюсь я в Больничном крыле, куда меня принесли испуганные близнецы Уизли. Утром они нашли меня в душевой без сознания, горящего в лихорадке. Мадам Помфри, школьная медиведьма, диагностировала пневмонию, напоила меня зельями и оставила в кровати до вечера. Когда я проснулся, меня ждала долгая лекция о недопустимости переохлаждения – вчерашние игры в снегу обошлись мне дорого. Правда, вечером выбраться из Больничного крыла мне так и не удалось. Снова поднялась температура, шрам зудел, как заживающая болячка на коленке, и я расцарапал себе весь лоб. В бреду я снова видел наливавшиеся алым цветом синие камни.
В Больничном крыле я провалялся почти все зимние каникулы. Испуганная моей непрекращающейся лихорадкой, мадам Помфри вызвала колдомедиков из больницы Св.Мунго. В промежутках между бредом и сверканием ярко-алых камней, я слышал, как вокруг моей кровати переговариваясь, движутся люди.
- ...пература сорок...
-...Смотрите, это обручи?...
-...три... четыре... кто его так опутал...
- ...на счет «три!»...
- есть... давление... пульс...
-...ный мальчик...
- ...держим, держим, не от-пус-ка-ем...
- Готово! Спасибо, коллеги!
Глава четвертая
- Гарри, Гарри, просыпайся. Гарри, ты меня слышишь?
Свет. Слишком яркий, глаза моментально наполняются слезами. Вот это светлое пятно перед глазами – мадам Помфри. Морщусь, пытаюсь ладошкой прикрыть глаза от света. Медиведьма неожиданно всхлипывает:
- Как ты нас напугал, молодой человек!
- А что со мной такое было? – не узнаю собственный голос, хриплый и задыхающийся.
- Воспаление легких, - перечисляет медиведьма, - старое проклятие, закукленные подавители магии. Если бы не лихорадка, мы бы их не увидели. А если бы мы их не сняли сейчас, то годам к двадцати ты оказался бы сквибом.
- А сейчас? – шепчу я.
- А сейчас – все будет хорошо, малыш. Попьешь зелья и будешь абсолютно здоров. У тебя даже твой шрам заживает! Правда, пришлось тебе голову перевязать, ты его расчесывал. Если хочешь, можем снять повязку, только не трогай руками лоб.
Киваю, закрываю глаза и проваливаюсь в темный сон без сновидений.
Пока я метался в бреду, посетителей ко мне не пускали. Но стоило мне немного очухаться, как мою кровать тут же оккупировали неугомонные рыжие близнецы. Поначалу они пытались за что-то передо мной извиняться – видно, решили, что моя пневмония на их совести. Я только отмахнулся, в снегу мы возились все вместе, надо было самому думать о теплой одежде, не маленький. А вот то, что они меня нашли в душевой и позвали мадам Помфри удостоилось моей самой горячей благодарности. Еще они приволокли целую груду свежих хогвартских сплетен. Главная сплетня была о профессоре ЗОТИ, который наконец-то снял свой вонючий тюрбан.
- И никакой лысины он под ним не прятал, - сверкая глазами, рассказывал то ли Фред, то ли Джордж. – Обычная стрижка, даже обидно... Он, кажется, даже заикаться меньше стал, может, это тюрбан на него так влиял?
- Понятно, походи в чесночном духе, еще не так заикаться будешь! – хихикал то ли Джордж, то ли Фред.
Профессор снял тюрбан после несчастного случая с директором. Квиррел нашел бессознательного Дамблдора в коридоре и пока нес его в Больничное крыло, оступился на лестнице с исчезающей ступенькой. В результате сильно приложился головой о перила( и как только директора не уронил!), потерял память о последних событиях и очень удивился, когда очнулся: сам на лестнице, Дамблдор, как невеста – на руках. Дамблдора забрали в Мунго, сказали, что у него случился удар («о перила или раньше?»- «если о перила, то от перил ничего не осталось бы, Фордж»), а с Квиррелом все в порядке, только тюрбаном отделался. Сейчас вместо директора профессор Макгонагалл, но это, наверное, временно, потому что Дамблдор старичок крепкий, а в Мунго – лучшие врачи. Рон потерял Коросту, ищет по всему замку. Зато нашел Тревора: лягушка Невилла решила впасть в спячку под Роновой кроватью, закопавшись в его грязные носки. Через три дня начнутся занятия...
- Ох, - взвыл я, - я же не сделал домашнюю работу! Гермиона меня убьет...
- Не переживай, ловец...
-... мы тебя не сдадим...
-...всяким злым ведьмам!
Братцы приволокли в Больничное крыло все мои учебники, вытащили из Рона задания на каникулы и попеременно диктуя, помогли мне настрочить свитки нужной длины по всем предметам. Рон дулся и говорил, что ему они так никогда не помогали. На что близнецы, перемигиваясь, отвечали хором:
- Это потому что ты не болел.
- Или потому что тебе никто не мешал сделать все самому.
- Или потому что ты - наш брат.
- И мы в тебя верим, Ронникинс, у тебя все получится!
- А еще нам нужен ловец в команде, а если он пролетит с домашкой, то и с командой может пролететь!
URL записичитать дальше
Название: Нет и не надо
Автор: buttonly(Пуговка)
Бета И Гамма: Лимбо
Персонажи(пейринг): Гарри Поттер
Рейтинг: PG
Тип(категория): джен
Жанр: AU, дамбигад
Размер: макси
Статус: закончен
Дисклаймер: Все Ей, все Ей!
Аннотация: Санта Клауса не существует. Ну, нет его – и не надо?
Пролог
Не помню, сколько мне было лет, когда я понял, что Санта Клауса не существует. Пять? Шесть? Нет никакого доброго волшебника с длинной бородой, что приходит через камин раскладывать подарки по носкам. Не бывает и эльфов, что помогают ему упаковывать игрушки для детей в сверкающий целлофан. Потому что вся эта упаковка делается уставшими продавщицами в битком набитых перед Рождеством магазинах. И как бы хорошо я не вел себя весь год, все подарки достанутся Дадли. Потому что у Дадли есть родители, а у меня их нет. Ведь подарки приносит не Санта Клаус, а дядя Вернон. А с чего бы дяде Вернону заботиться обо мне – я ему никто, лишний рот в семье, бремя, подброшенное на порог, напоминание, что у разумной и чопорной тети Петунии была сестра-алкоголичка и наркоманка. Скелет в шкафу. Помню, я страшно удивился, что «скелет в шкафу» - это общее выражение, а не мое собственное обозначение: ведь я был ужасно тощий и жил в шкафу под лестницей. Впрочем, когда я узнал точное значение этих слов, обозначать они меня не перестали. Я и в самом деле был неприятным семейным секретом. Ненормальным уродом, который мог вырастить волосы за ночь, попасть неведомым способом на крышу школы, спасаясь от Дадли с компанией или уменьшить свитер, который ужасно не хотел надевать. А главное, все эти мои ненормальности от меня не зависели, поэтому я никак не мог их «искоренить», что бы там ни думали дядя с теткой.
Примерно тогда же я понял, что меня не любят. И я ничего с этим не могу сделать. Если Дадли разбивал коленку, тетка устраивала целый ритуал: всплескивала руками, мазала его йодом, дула, чтобы быстрее прошла боль, целовала и обнимала, утирала ему слезы... Ко мне она старалась не прикасаться вообще. Если с ободранной коленкой приходил я, то тетка молча тыкала пальцем в направлении аптечки, мол, возьми, что нужно. Я научился не плакать по пустякам. Не задавать вопросы – на них все равно не отвечали. Не попадаться на глаза лишний раз: мало приятного, видеть, как и без того кислую физиономию тетки пересекает брезгливая гримаса при виде меня.
Когда дядя Вернон закатил истерику из-за моего табеля с оценками, я понял еще одну вещь: я не просто не нужен Дурслям, я им не нужен лучшим, чем их сын. И неважно, что быть лучше, чем Дадли мог любой из наших одноклассников – Дадли был ужасно ленив, несобран и вообще, туп, как пробка. Меня же терпели только если я оттенял Дадлика в «лучшем свете».
Вообще-то мне тогда повезло. Я попытался понизить свою успеваемость, но был сразу же пойман нашей учительницей мисс Хантер. Не знаю, как у нее это получилось, но она сумела меня разговорить. А когда она узнала, почему я не делаю домашнее задание и плохо отвечаю на уроках, она предложила мне другой выход из ситуации. Она пообещала, что в следующем табеле поставит мне оценки ниже дадлиных, но только если я буду стараться изо всех сил и учиться лучше.
- Подумай сам, Гарри, кому нужна твоя учеба? Разве твоим родственникам? – спросила она меня. – Ты сирота. Чтобы выбиться в люди тебе нужно прилагать вдвое больше усилий, чем Дадли, ведь за тебя никто не будет платить. А если ты закончишь школу с хорошим аттестатом, у тебя есть шанс на стипендию в колледже. Через десять лет дядя и тетя могут выставить тебя из дома, ведь ты будешь взрослым. И что ты будешь делать – без образования, без знаний? Пойдешь в мусорщики?
В мусорщики я не хотел. Каждое утро по Прайвет Драйв проезжала громыхающая машина-мусоровоз, а сзади, прицепившись за поручни, на ней держались мужчины в ярко-оранжевых жилетах. Машина останавливалась возле мусорного бака, мусорщики его цепляли за подъемник и с грохотом опрокидывали в нутро мусоровозки. Воняло от машины просто ужасно. А ведь мусорщики в этой вони работали целый день... Нет, я определенно не хотел быть мусорщиком.
После разговора с мисс Хантер я задумался о будущем. Она была права: кроме меня самого никто не мог это будущее построить. Дурслям я не был нужен, но ведь и Дурсли-то мне были не нужны, разве только ради крыши над головой... Значит, решил я, к восемнадцати годам я должен найти себе другой дом. И работу. На большее я не замахивался, просто потому, что слабо себе представлял, что еще нужно человеку для самостоятельной жизни. Что же касается родственных чувств – нет и не надо, подумал я. Это был мой собственный ритуал, который я придумал, когда убедился в отсутствии Санта Клауса: отбирал ли Дадли у меня игрушку, поджимала ли губы тетка, рычал ли дядя Вернон из-за плохо отмытой машины. Нет – и не надо.
Глава первая
Лето моего одиннадцатого дня рождения было богато на события.
Я поговорил с удавом в зоопарке – и не просто поговорил: он меня понял и ответил! Если бы не дядюшкина оплеуха, я бы не обратил на это внимания, мало ли что причудилось. Оказалось – не причудилось. Раз уж дядя Вернон отреагировал, значит, это было в самом деле.
Потом налетели стаи сов с письмами. Письма мне родственники прочитать не дали, хоть и были они адресованы мне, в чулан под лестницей. Зато из чулана меня переселили во вторую спальню Дадли. Дадли ныл, но впервые не получил желаемого: из его второй спальни меня так и не выселили.
Мои «странности и ненормальности» объяснялись тем, что я, оказывается, волшебник! Так сказал мне человек-гора по имени Хагрид. Он поведал мне о мире магии и о том, что я в этом мире – знаменитость. Потому что тот тип, который убил моих родителей, почему-то не смог прикончить меня, что-то у него на мне переклинило и он развоплотился сам. Что ж, это многое объясняло. Неприязнь Дурслей к «странностям и ненормальностям», их отношение к моим родителям – ну, а как они могли еще объяснить себе непохожесть моих родителей на себя-нормальных? И в ту же корзинку – мои выхлопы неконтролируемой магии: перелет на крышу школы, отросшие волосы, разговор с удавом... Я понял, почему не вписывался в благополучную и порядочную семью Дурслей. Я бы и не вписался туда никогда. Но, может быть, я смогу вписаться в мир магии и волшебства? «Помни, Гарри, твое будущее – в твоих собственных руках». Я помню, мисс Хантер. Спасибо.
Будущее оказалось намного светлее, когда я выяснил, что родители оставили мне счет в банке гоблинов. Все-таки не с нуля придется начинать, это радовало.
Не радовала моя известность и популярность. Я просто не умел быть на виду и совершенно не представлял себе, как я должен себя вести. Я привык держаться в тени – в школе из-за Дадли, дома – из-за тетки. А за день в Косом переулке я пожал, наверное, сотни рук, а сколько получил хлопков по спине и щипков за щеки! К концу дня я уже мечтал о своем чулане, и чтоб непременно с замком и на внешней, и на внутренней стороне двери!
Глава вторая
Вписываться в новый мир было очень тяжело. Особенно учитывая странное свойство волшебников озвучивать свои ожидания, невзирая на объект этих ожиданий. И я даже не говорю о себе – если бы я попытался соответствовать общим ожиданиям, меня бы просто порвало на сотню маленьких Поттеров, такие они были разные. Герой, прибивший сильнейшего черного мага, гений, красавец, сильномогучий маг – и тут я. Тощий, маленький, в очках, склеенных скотчем... Очки мне, правда, починили еще в поезде. Очень возбужденная, и оттого очень говорливая лохматая девочка с бобриными зубами. Она мне понравилась тем, что быстро пересмотрела свои представления о герое, столкнувшись с реальностью – мной. Правда, потом я понял, почему: она была из маггловской семьи, ей не читали сказок на ночь о великом Гарри Поттере, как остальным. С волшебниками было хуже. Они говорили со мной, а видели кого-то другого, сам по себе я не соответствовал образу, установившемуся в их представлении. Сначала я дергался, а потом привык. Нет – и не надо, повторял я себе, пусть их, смотрят и не видят. Все равно, мое будущее зависит только от меня.
Невилл Лонгботтом тоже не соответствовал ожиданиям своей родни. Его бабушка хотела, чтобы он походил на отца, дядя Элджи хотел, чтобы Невилл был сильным волшебником, а самому Невиллу нравилось возиться с растениями. Но, в отличие от меня, Нев пытался соответствовать ожиданиям и очень расстраивался, когда у него не получалось. На мой вопрос, а зачем ему так старательно ломать себя под чьи-то ожидания, он неожиданно четко ответил:
- Чтобы семья мной гордилась.
И я крепко задумался. Семьи у меня не было – ну не Дурслей же считать семьей. Тем более, что я все равно не сумел бы им соответствовать. Картине Великого Героя магического мира я тоже не соответствовал, и прекрасно это понимал. Рвать жилы и пытаться вылепить из себя этого самого героя... было в этом что-то очень неправильное и мерзкое, как истерика Дадли. С другой стороны существовало и напутствие мисс Хантер: стараться и учиться изо всех сил, чтобы построить себе будущее, жизнь с домом и работой, самостоятельную и достойную. Я не хотел думать о себе, как Рон Уизли, который махнул на себя рукой – в сравнении с братьями он изначально считал себя проигравшим. Меня же подстегивало то, что я проиграл заведомо больше, чем Рон, и не мог положиться на других в поисках запасного аэродрома.
Первый урок Зельеварения показал мне, что у волшебников существует не только образ Великого Героя Гарри Поттера. На лице профессора Снейпа змеилась брезгливая усмешка тети Петунии.
- Ну что же, Поттер, известность – это еще не все! – припечатал он мои потуги ответов на вопросы, которых не было в учебнике Зельеварения. Гермиона показала мне вечером книжку, в которой они были: это оказался томина, купленный ею «для легкого чтения», под названием «Секреты зельеварения» под авторством Дамоклуса Белби. Пришлось книжку одолжить, она не входила в списки учебников. Рону мое рвение к учебе не понравилось, о чем он не преминул громко высказаться, в духе «героям это не нужно!» Правда, на Роновы ожидания мне сразу было плевать: он не знал, что с собой-то делать. А его попытки стать моим оруженосцем были смешны и нелепы. Становиться Дон Кихотом магического мира я не хотел. Через «Секреты зельеварения» я продирался с трудом еще пару месяцев, очень сложно было запоминать реакции компонентов друг с другом, а системы Менделеева, как в маггловской химии, у волшебников не было. Да и не очень-то мне помогло, если честно – Снейп уже поставил меня на нужную полку в своем мозгу, а доказывать ему, что я не верблюд мне было не интересно: с Дурслями я к такому отношению привык, было бы для чего рыпаться. Нет – и не надо. Знания же о зельеварении нужны были лично мне, не Снейпу. Старшие ребята рассказывали об экзаменах на Сов и Тритонов, их принимала отдельная комиссия из Министерства. Значит, можно было к ним подготовиться, даже невзирая на профессора и его заниженные оценки.
Вообще Рон служил мне неплохим ориентиром, как не надо поступать. Его зверский застольный этикет с чавканьем и брызгами во все стороны, его отношение к учебе, к окружающим людям – все в Роне было таким ярким плакатом: «Посмотри на него и сделай наоборот!» При этом он не был похож на Дадли, который греб все под себя и истерики устраивал очень расчетливо. Нет, Рон был совершенно искренним, простым и туповатым даже, без единой задней мысли. У него все было проще некуда - только черное или только белое, как в его любимых шахматах. Мне иногда казалось, что и шахматы он любит именно за их цвета, с которыми не надо напрягать воображение: здесь ты, а вон там – противник. Драко Малфоя Рон зачислил в противники еще в поезде, и любое действие или слово только укрепляло его в правильности первого выбора. Гермиона тоже Рону не нравилась с самого начала, что и привело нас по цепочке совпадений в туалет девочек и борьбе с троллем. То, что Гермиона предпочла соврать учителям, выгораживая Роново поведение, потрясло его до глубины души. Было видно, как в голове у него скрежещут шестеренки, меняя черный цвет «невыносимой заучки» на белый «девчонка, что надо». А я подумал тогда, как немного надо Рону, чтобы вот так поменять мнение. И поскольку делать надо было наоборот, я и решил для себя, что мнение буду составлять тщательно, не бросаясь, как Рон, из крайности в крайность.
Поэтому после первого своего квиддичного матча я не поверил, что угробить меня хотел Снейп. Уж очень в этом был уверен мой рыжий приятель. Да, я прекрасно знал, что Снейп меня на дух не переносит. Но – проклинать мою метлу? Чушь какая! Зачем ему так утруждаться, если он может запросто меня отравить, он ведь зельевар! И потом, тетя Петуния, например, меня тоже не переваривает, это еще не значит, что она хочет меня убить...
А вот кто хотел бы меня убить, было не очень понятно. Зачем меня убивать? Что я сделал такого, чтобы кому-то захотелось меня убить? Роновы рассказы о Волдеморте и его Пожирателях Смерти вызывали у меня сомнения – не то в адекватности Пожирателей, не то в здравомыслии самого Рона. Представить себе, что вот, есть взрослые люди, которые гоняются с палочками за магглами, чтобы их замучить и убить, я не мог, и дело было не в злобности Пожирателей, а в количестве магглов. Специально уточнил у Гермионы число волшебного населения Британии. И понял, что я совсем ничего не понимаю. Спрашивать у взрослых было бесполезно: задавать вопросы меня еще Дурсли отучили, а официальную точку зрения, пусть и в очень примитивном изложении, я уже слышал от Хагрида. Пришлось закопаться в библиотеку, в подшивки Пророка за последние двадцать лет. Правда, что именно я ищу, я представлял довольно смутно. Поэтому читал все подряд, впитывая историю магического мира через передовицы и объявления о свадьбах, помолвках, крестинах и похоронах. Потому что никаких описаний военных действий в Пророке не было.
За этим безусловно полезным, но довольно бесперспективным занятием, я и не заметил, как наступила зима, а с ней и рождественские каникулы.
Глава третья
Первые в моей сознательной жизни рождественские подарки потрясли меня до безмолвия. Нет, в Санта Клауса я, конечно же, давно не верил. Просто не мог понять, почему мама Рона вдруг решила связать мне свитер. Роново сумбурное объяснение, мол, он догадывался, что мне никто ничего не подарит, отдавало неискренностью: про Дурслей я не особо распространялся. Похоже, что мой Санчо Панса прекрасно знал, на что я мог рассчитывать от родственников. Это было интересно. Еще интереснее стало, когда он собственноручно открыл пакет с мантией-невидимкой и очень быстро растолковал мне, что это такое. Оставалось только цеплять на лицо восторженную улыбку и шумно радоваться.
Весь первый день каникул мы с Роном и его братьями провозились в снегу. Строили снежные бастионы, устраивали ледовые побоища, кто-то из близнецов умудрился залепить снежком прямо в тюрбан профессора ЗОТИ. От свежего воздуха и прыжков в снегу кружилась голова, поэтому после ужина я не стал задерживаться у огня в гостиной, а сразу ушел спать.
Приснился мне странный сон.
Ночью, когда все уснули, я встал с кровати и натянул на себя мантию-невидимку. Палочку в карман, ботинки не стал надевать, чтобы не слышно было шагов. Тенью выскользнув из гостиной Гриффиндора, мимо спящего портрета Полной Дамы, я целеустремленно направился на седьмой этаж. Как бывает во сне, я прекрасно знал, что я сплю. И сам себе во сне удивлялся: зачем меня туда понесло? Когда сзади раздались чьи-то шаги, я подпрыгнул от ужаса, совсем забыв про свою невидимость. Из-за поворота коридора по полу двигалась тень, похожая на экзотический гриб – профессор Квиррел! А впереди по коридору в неверном освещении факелов виднелась еще одна фигура – директор! Вот тут-то меня и отчислят, подумал я. Ночные прогулки после отбоя... В ужасе я заметался, то вправо, то влево, надеясь на чудо, и когда прямо перед носом увидел дверь, то недолго думая, просочился за нее и тихо-тихо, чтобы не хлопнуть замком, закрыл ее за собой. Отдышавшись, я наконец посмотрел вокруг, чтобы понять, куда меня занесло. Похоже, какой-то склад. Сломанные парты и швабры без щетины, покосившиеся шкафы со школьным инвентарем. На шкафу – бюст волшебника, в длинном лохматом парике, а на шее у него какое-то украшение с синими камнями.
В коридоре бубнили голоса Квиррела и Дамблдора, наверное, директор выяснял, почему его преподаватель не спит в такое позднее время.
Тело внезапно перестало мне повиноваться, как будто я превратился в каменную статую. Жила только правая рука, с палочкой. Вот палочка прикасается к моему шраму, тянется вверх, будто вытягивая из шрама невидимую нить, описывает круг над головой, точно удочка у рыбака – голоса в коридоре звучат все громче – и с силой тыкает в сторону украшения на гипсовом бюсте. Губы шепчут какую-то считалку на незнакомом языке. Шрам прошивает болью, как огнем. В коридоре кто-то визжит, голос директора громыхает:
- Квиринус, НЕТ!
Тело постепенно отмирает от своего каменного состояния, ноги у меня дрожат и подкашиваются, и я сажусь с размаху прямо на пол. Мне снится, что замок трясется, как при землетрясении, а за дверью грохочут взрывы. Синие камни взблескивают алым цветом.
Посидев какое-то время, и убедившись, что из коридора больше не доносится ни звука, медленно подползаю к двери. Сил вставать на ноги нет, но во сне я не придаю этому значения: ползком мне даже удобнее. Потихоньку приоткрываю дверь. В коридоре темно, факелы потушены. Ползу на четвереньках, шлепаю ладонями по полу и левой ладошкой напарываюсь на что-то острое, расцарапавшись до крови. Машинально хватаю это «что-то»: палочка. Зажигаю люмос. Подпрыгиваю от страха. И только осознание, что все это мне снится, мешает мне завизжать, как девчонке: на полу, раскинув руки, лежат два моих профессора, Квиррел и Дамблдор. Тюрбан Квиррела откатился на несколько метров и размотался, он кажется мне огромной змеей, тянущей свои клыки к профессору. Дамблдор лежит лицом вниз, из-под домашнего халата торчат тощие ноги со вздутыми венами. Кажется, они оба не дышат.
«Я сплю. Я сплю. Это все идиотский сон» повторяю себе всю дорогу до гриффиндорской башни. Снимаю мантию-невидимку и прячу на самое дно сундука. Мне жарко и я решаю умыться холодной водой. Может, проснусь наконец?
Просыпаюсь я в Больничном крыле, куда меня принесли испуганные близнецы Уизли. Утром они нашли меня в душевой без сознания, горящего в лихорадке. Мадам Помфри, школьная медиведьма, диагностировала пневмонию, напоила меня зельями и оставила в кровати до вечера. Когда я проснулся, меня ждала долгая лекция о недопустимости переохлаждения – вчерашние игры в снегу обошлись мне дорого. Правда, вечером выбраться из Больничного крыла мне так и не удалось. Снова поднялась температура, шрам зудел, как заживающая болячка на коленке, и я расцарапал себе весь лоб. В бреду я снова видел наливавшиеся алым цветом синие камни.
В Больничном крыле я провалялся почти все зимние каникулы. Испуганная моей непрекращающейся лихорадкой, мадам Помфри вызвала колдомедиков из больницы Св.Мунго. В промежутках между бредом и сверканием ярко-алых камней, я слышал, как вокруг моей кровати переговариваясь, движутся люди.
- ...пература сорок...
-...Смотрите, это обручи?...
-...три... четыре... кто его так опутал...
- ...на счет «три!»...
- есть... давление... пульс...
-...ный мальчик...
- ...держим, держим, не от-пус-ка-ем...
- Готово! Спасибо, коллеги!
Глава четвертая
- Гарри, Гарри, просыпайся. Гарри, ты меня слышишь?
Свет. Слишком яркий, глаза моментально наполняются слезами. Вот это светлое пятно перед глазами – мадам Помфри. Морщусь, пытаюсь ладошкой прикрыть глаза от света. Медиведьма неожиданно всхлипывает:
- Как ты нас напугал, молодой человек!
- А что со мной такое было? – не узнаю собственный голос, хриплый и задыхающийся.
- Воспаление легких, - перечисляет медиведьма, - старое проклятие, закукленные подавители магии. Если бы не лихорадка, мы бы их не увидели. А если бы мы их не сняли сейчас, то годам к двадцати ты оказался бы сквибом.
- А сейчас? – шепчу я.
- А сейчас – все будет хорошо, малыш. Попьешь зелья и будешь абсолютно здоров. У тебя даже твой шрам заживает! Правда, пришлось тебе голову перевязать, ты его расчесывал. Если хочешь, можем снять повязку, только не трогай руками лоб.
Киваю, закрываю глаза и проваливаюсь в темный сон без сновидений.
Пока я метался в бреду, посетителей ко мне не пускали. Но стоило мне немного очухаться, как мою кровать тут же оккупировали неугомонные рыжие близнецы. Поначалу они пытались за что-то передо мной извиняться – видно, решили, что моя пневмония на их совести. Я только отмахнулся, в снегу мы возились все вместе, надо было самому думать о теплой одежде, не маленький. А вот то, что они меня нашли в душевой и позвали мадам Помфри удостоилось моей самой горячей благодарности. Еще они приволокли целую груду свежих хогвартских сплетен. Главная сплетня была о профессоре ЗОТИ, который наконец-то снял свой вонючий тюрбан.
- И никакой лысины он под ним не прятал, - сверкая глазами, рассказывал то ли Фред, то ли Джордж. – Обычная стрижка, даже обидно... Он, кажется, даже заикаться меньше стал, может, это тюрбан на него так влиял?
- Понятно, походи в чесночном духе, еще не так заикаться будешь! – хихикал то ли Джордж, то ли Фред.
Профессор снял тюрбан после несчастного случая с директором. Квиррел нашел бессознательного Дамблдора в коридоре и пока нес его в Больничное крыло, оступился на лестнице с исчезающей ступенькой. В результате сильно приложился головой о перила( и как только директора не уронил!), потерял память о последних событиях и очень удивился, когда очнулся: сам на лестнице, Дамблдор, как невеста – на руках. Дамблдора забрали в Мунго, сказали, что у него случился удар («о перила или раньше?»- «если о перила, то от перил ничего не осталось бы, Фордж»), а с Квиррелом все в порядке, только тюрбаном отделался. Сейчас вместо директора профессор Макгонагалл, но это, наверное, временно, потому что Дамблдор старичок крепкий, а в Мунго – лучшие врачи. Рон потерял Коросту, ищет по всему замку. Зато нашел Тревора: лягушка Невилла решила впасть в спячку под Роновой кроватью, закопавшись в его грязные носки. Через три дня начнутся занятия...
- Ох, - взвыл я, - я же не сделал домашнюю работу! Гермиона меня убьет...
- Не переживай, ловец...
-... мы тебя не сдадим...
-...всяким злым ведьмам!
Братцы приволокли в Больничное крыло все мои учебники, вытащили из Рона задания на каникулы и попеременно диктуя, помогли мне настрочить свитки нужной длины по всем предметам. Рон дулся и говорил, что ему они так никогда не помогали. На что близнецы, перемигиваясь, отвечали хором:
- Это потому что ты не болел.
- Или потому что тебе никто не мешал сделать все самому.
- Или потому что ты - наш брат.
- И мы в тебя верим, Ронникинс, у тебя все получится!
- А еще нам нужен ловец в команде, а если он пролетит с домашкой, то и с командой может пролететь!